Другое объяснение заключается в том, что даже при явно выраженной необходимости в повышении эфф. она не подкрепляется покупательной способностью, достаточной для создания спроса на рынке. Здесь уместна аналогия с хорошо известной проблемой поиска средства для излечения болезни, поражающей преимущественно бедное население тропических стран. Никто не осмелится отрицать необходимость лечения, но крупные инвестиции фармацевтических компаний в разработку такого лекарства могут оказаться для них невыгодными (хотя в этом случае на помощь могли бы прийти Всемирная организация здравоохранения или какой-либо благотворительный фонд).

Тем не менее такое объяснение тоже вряд ли удовлетворительно, все - таки мы говорим не о локальной проблеме, которая актуальна для определенной части населения, какого-то географического района или благотворительного учреждения. В этой книге, руководствуясь принципами Римского клуба, мы обращаем внимание именно на мировые проблемы. В части III мы покажем, что революция на основе «фактора четыре» способна решить проблемы нашего века, выдвинутые в «Пределах роста» и обсуждавшиеся на Всемирном экологическом форуме в Рио-де-Жанейро.

Новая технологическая революция остро необходима и технически реальна. Чего же не хватает? На наш взгляд, все дело в двух стимулах для капиталовложений: в информации и во множественных случаях в рентабельности. Конечно, ситуации, описанные в большинстве приведенных выше примеров, сулят прибыль — в том смысле, что по истечении определенного срока инвестиции окупятся. Но должна быть конкуренция за привлечение дефицитного капитала с другими проектами, которые более выгодны для инвестиций или по крайней мере кажутся таковыми (нередко их стоимость не вполне понятна или частично покрывается субсидиями). Кроме того, инвестиции в эффективность (например, в защиту частных домов от атмосферных воздействий) нередко конкурируют с приятным бездействием, которое хотя и менее прибыльно, но доставляет меньше хлопот.

Структура побудительных мотивов в нашем обществе, по-видимому, не способствует революции в эффективности. Исторически эта структура развивалась чтобы поощрять все более полное использование природных ресурсов на благо технического прогресса, который воплощался в новых электрических машинах, использующих энергию вместо мускульной силы. Прогресс приводил к совершенствованию инфраструктуры транспорта и созданию более быстрых средств передвижения. В значительной степени прогресс отождествлялся даже с открытием и эксплуатацией новых ресурсов. Согласно неопубликованным документам Международного банка реконструкции и развития, объем прямых и косвенных вложений в один только энергетический сектор составляет около 200 миллиардов долларов.

Не удивительно, что в течение всего периода индустриализации, вплоть до наших дней, эффективность использования ресурсов наталкивается на фактически непреодолимые препятствия. Капитал считал и будет считать для себя более выгодными инвестиции в расширение использования ресурсов и в повышение производительности труда. величина прибыли от вложений в использование ресурсов составляет не меньше 15% в год. Такую высокую отдачу в большинстве случаев нелегко получить от инвестиций в эффективность использования ресурсов (хотя есть замечательные примеры, опровергающие это утверждение).

Разумеется, в течение десятилетий (см. 1 в этой области наблюдался некоторый прогресс. Удельное энергопотребление, достигнув пика в той или иной стране на определенной стадии ее экономического развития по традиционной схеме, медленно шло на убыль обычно со скоростью 1% в год. но если не считать немногочисленных исключений, наблюдавшихся в период м. 1975 и 1985 гг., такой спад не приводил к снижению общего потребления энергии ни в одной из индустриально развитых стран. В любом случае тенденция к уменьшению потребления проявлялась в виде побочного продукта технологического прогресса, и как результат миграции наиболее энергоемких производств в страны с дешевой рабочей силой.

Даже если предположить (не учитывая географического перемещения энергоемких производств), что повышение эфф. использования ресурсов в странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) на 1% в год распространится на все регионы мира, гонка все равно будет проиграна — мы наблюдаем и даже приветствуем гораздо более высокие темпы экономического роста. В таких условиях величина энергопотребления все равно будет расти экспоненциально. Глобальный экономический рост составляет в среднем 3% в год, и если мы хотим выиграть гонку, то и эффективность использования ресурсов должна увеличиваться с такой же скоростью. Поскольку во множественных отраслях производства потенциал эфф. превышает 300% (что является процентным выражением «фактора четыре»), ежегодное повышение на 4— 5% не кажется нереальной мечтой. Данный показатель уже был достигнут и даже превзойден в разное время и в разных местах. В частности, это относится к скорости повышения производительности энергии.

Однако для воплощения мечты в жизнь необходимо, чтобы производительность ресурсов выиграла в борьбе за инвестиции на международных рынках капитала, а эти рынки на данный момент готовы откликнуться только в том случае, если ожидаемая прибыль на инвестированный капитал превышает 15% в год.

В данной части книги мы изучим возможные пути к этой цели.

Глава 4.
Если рынки создают проблемы, могут ли они также помочь их решению?

Может ли рыночная борьба джиу-джитсу одержать победу над силами неустойчивости?

По словам сэра Уинстона Черчилля, демократия — самая неудовлетворительная система управления, но все остальные — так же хуже. То же можно сказать и о рынках. Это самый худший способ реализации чего-либо прибыльного, но все другие способы — так же хуже. Рынки, как и демократия, требуют непрестанных усилий, направленных на их надлежащее функционирование, защиту от разрушения, деформации или разграбления теми, кто не хочет, чтобы они нормально работали. Но когда рынок работает подобающим образом, его успех феноменален.

Рынки могут быть настолько успешными, что в своем неудержимом росте нередко выходят из-под контроля и создают проблемы глобального характера. Рынки весьма хороши — даже слишком хороши — в том, что они делают. Современная рыночная экономика использует такие мощные рычаги, как жадность и зависть. Действительно, по язвительному замечанию Льюиса Мамфорда, рынкам свойственны все семь смертных грехов, кроме праздности. (Пожалуй, он упустил из виду индустрию развлечений.) Но стимул прибыли настолько убедителен, что, возможно, следует переориентировать неустойчивые рынки, заставив их творчески использовать силы, заключенные в них самих: изобретательность, быструю отдачу и разнообразие, способность к рассредоточению, богатство ресурсов и наличие глубоко заинтересованных участников. Все это характерно и для стратегии оказавшихся в опасности биологических систем, у которых в цикле эволюции появляются новые обратные связи и средства защиты. Часто это происходит путем обращения сильных сторон противника против него самого — обычная уловка иммунной системы.

В данной главе мы постараемся показать, что рынки могут сами решить собственные проблемы, просто направив свои огромные внутренние силы с помощью осторожно применяемой системы рычагов по более конструктивному пути. Этот подход сродни принципу борьбы джиу-джитсу, которую американский словарь трактует дословно как «мягкое искусство» или «гибкое искусство» и определяет как «японскую систему борьбы, при которой сила и вес противника используются против него самого с помощью знания анатомии и принципа рычага».

Мысль о том, что решение проблемы неустойчивого рынка в основном заключается в устойчивой деятельности рынка, может обидеть как тех, кто не понимает, почему то, что они делают на рынке, неустойчиво, так и тех, кто думает, что рынки и прибыли крайне не желательно использовать в благих намерениях. Такова стоимость прагматизма. Обширный опыт свидетельствует, что основанные на рынке институциональные инновации — это «золотое дно», не менее богатое, чем описанные выше технологические инновации. В настоящее время известны способы создания рынков в сферах устранения истощения запасов и уменьшения загрязнения окружающей среды; способы максимально повысить конкуренцию в ресурсосбережении; способы, позволяющие покупателям и продавцам эффективных технологий встречаться и заключать сделки, так что, например, затраты предприятия на уплату налога на выбросы серы можно непосредственно превратить в прибыль от продажи более эффективной лампы или двигателя; способы, позволяющие с помощью специальных финансовых инструментов принимать инвестиционные решения от имени будущих поколений. Возможно, беда эко-капитализма заключается не в том, что испытали и обнаружили его бесперспективность, а в том, что к нему до сих пор по-настоящему не обращались.

Основные принципы эко-капитализма — сохранения нашей планеты на основе передового эффективного использования ресурсов — поразительно просты.

q Сначала покупай самое лучшее (найди самые дешевые способы выполнения работ, затем плати за них).

q Вкладывай средства в сбережение ресурсов там, где это обходится дешевле, чем их добыча.

q Создавай рынки сбереженных ресурсов.

q Используй максимально обоснованные цены. Все остальное — просто самообман.

q Поощряй жесткую конкуренцию м. всеми возможными сделками при прочих равных условиях.

q Поощряй поступки, которые тебе полезны.

q Облагай налогом не подходящее, а нежелаемое.

q Спешно избавляйся от неэффективных устройств, заменяй их эффективными.

Примеры в главах 4—7 демонстрируют необычайно богатую палитру методов как уже реализованных, так и теоретических, но полностью готовых к испытанию на практике. Конечно, как и любые другие рыночные методы, все они, имеют свои ограничения; но в рамках этих ограничений вполне эффективны.

Достижения в энергосбережении в США — обнадеживающий пример того, как масса не весьма крупных, но широко доступных действий может вылиться в весьма большой выигрыш, касающийся производительности ресурсов в национальном масштабе. В течение последних 17 лет американцы получили в 4 раза больше новой энергии от сбережений, чем от суммарного увеличения пост * сырья, причем одна треть увеличения пост * приходилась на возобновляемые источники. Этот факт представляется особенно примечательным, поскольку в течение фактически всего упомянутого периода федеральное правительство поощряло расширение крупномасштабных пост * невозобновляемых энергетических ресурсов (уголь и ядерная энергия) и активно выступало против сбережения энергии и возобновляемых источников. Тем не менее рынок предпочел наиболее выгодные покупки.

Среднее американское жилище сейчас более эффективно с позиции использования тепла, чем немецкое или японское, а многие новые американские авто эффективнее своих конкурентов из Германии или Японии. Американские счета на оплату энергии уже сократились более чем на 160 миллиардов долларов в год (частично, разумеется, за счет падения цен на мировом рынке, вызванного в значительной степени снижением спроса, к которому привело более эффективное использование). Миллионы незначительных усовершенствований, сделанных отдельными лицами, компаниями и сообществами, — изоляция, пистолеты для уплотнения стыков и щелей, лента для трубопровода, заглушки от утечек пара, улучшенные модели автомобилей — дают энергии в год на две пятых больше, чем вся нефтяная отрасль, создававшаяся в течение столетия. Через несколько лет энергоэффективность станет в Америке основным источником роста энергопотребления, превзойдя долю импортной и собственной нефти. Практически все это достигается благодаря ежедневным рыночным решениям. Конечно, свой вклад внесли и стандарты на электроприборы, строительные нормы, реализуемые коммунальными службами программы для оказания помощи заказчикам в совершении лучшей покупки. Но главное—люди начали осознавать, что каждый из них платит за энергию примерно две тысячи долларов в год, и стали требовать, получать и использовать более подробную информацию об альтернативных решениях.

За счет лучшего выбора на рынке американцы уже сэкономили огромное количество энергии, внеся тем самым значительный вклад в снижение мировых цен на нефть, но они ежегодно все так же попусту теряют энергию на сумму свыше 300 миллиардов долларов. Поскольку энергосберегающие технологии и новые способы их совместного применения совершенствуются даже быстрее, чем растет сбережение энергии, потенциал для достижения так же большей экономичности сейчас гораздо выше, чем в 1973 г. Аналогичный потенциал, отличающийся лишь в деталях, но в принципе сулящий те же выгоды, есть в любой другой стране. Для того чтобы понять, почему он так же не используется, нужно выяснить разницу м. рыночной теорией и реальными рынками.

Несовершенный рынок

Приведенные выше 50 примеров «фактора четыре» показывают, что во множественных случаях сбережение ресурсов обходится дешевле, чем их покупка и использование. Такое снижение затрат теоретически обеспечивает получ. прибыли. В главах 4—6 описываются некоторые из новых способов энергосбережения, знакомство с которыми приведет частных предпринимателей к осознанию того, что прибыль, а следовательно, и их доход являются мощным стимулом для внедрения эфф. использования ресурсов в повседневную практику. Глава 7 содержит предложения по реформированию налогообложения с целью ускорения этого цикла и дальнейшего расширения возможностей для предпринимательства.

По иронии судьбы, одним из самых серьезных препятствий на пути реализации этого потенциала, т. е. создания новых производств на основе эффективного использования ресурсов является образ мышления некоторых решительных защитников свободного рынка. Это широко распространенная среди экономистов — сторонников свободного рынка (и идеологов, действующих по их указке) наивная вера в то, что существующие рынки весьма близки к совершенству и потому любое отклонение от идеала вряд ли заслуживает изучения: на это просто не нужно тратить время. Следуя такой логике, люди живут в домах, где гуляют сквозняки, только потому, что после долгих раздумий они пришли к заключению, будто борьбой со сквозняками не стоит заниматься. Предприятие загрязняет реку, но его продукция приносит пользу обществу, а расходы на борьбу с загрязнениями окажутся гораздо большими, нежели вред от загрязнения. Короче говоря, как выразился Александр Поуп, «все, что существует, уместно». В конце концов, мы живем в условиях рыночной экономики, движимой предпочтениями потребителя, и если бы люди хотели приобрести что-нибудь отличное от того, что у них есть, то они в большой степени вероятности уже сделали бы это.

Столь удобная фаталистическая догма освобождает от необходимости брать на себя ответственность за изменение того, что неправильно, или даже за признание этого факта. Согласно теории рынка, если что-либо стоит сделать, то рынок уже это сделал, и наоборот, если рынок чего-то не сделал, то и делать этого не стоит. (Подобный замкнутый круг знаком и экономистам, определяющим «полезность»: люди покупают вещи, поскольку те приносят им пользу, но о том, что вещь полезна, мы судим по тому, что ее покупают.) Предположение, согласно которому сложившаяся ситуация неотличима от экономически оптимальной, — скорее момент веры, нежели обоснованное заключение. Но оно доминирует в публичных выступлениях и в политике. В результате это простое и ошибочное убеждение оборачивается ежегодной тратой ресурсов на триллионы долларов.

Экономисты — в частности, те из них, кто не спит по ночам и думает, может ли то, что работает на практике, работать и в теории, — перекладывают на других бремя доказательства того, что существующая структура не оптимальна и рынок тоже может ошибаться. Предпосылками для совершенного рынка являются точный прогноз, исключительно достоверная информация о ценах, честная конкуренция, отсутствие монополий, безработицы или неполной занятости, операционных издержек, субсидий и т. д. Эти предпосылки настолько элегантны и просты, что спуститься с высот в менее совершенный мир действительно страшно. но следует ненавязчиво напомнить экономистам, что м. их теоретическими представлениями и тем реальным миром, в котором живут все остальные, в том числе они сами, — дистанция огромного размера.

Можно, например, спросить, сколько электричества и денег потребовалось для работы холодильника в доме экономиста в прошлом году. (Правильные ответы на этот вопрос исключительно редки, что свидетельствует о неэффективности рынка.) Затем можно спросить, знает ли экономист, что на рынке существуют более экономичные (скажем, в 2 раза) модели по той же цене и с теми же характеристиками (держим пари, что он этого, не знает). весьма часто оказывается, что экономист, как и большинство других людей, при покупке холодильника практически не обращает внимания на энергоэффективность или что его купил, например, домовладелец, который не оплачивает счета за холодильник. Информация о рынке холодильников, которой располагает экономист, не просто несовершенна — ее, в сущности, и нет. Экономист может возразить: «Я слишком занят, чтобы тратить свое время на то, чтобы узнать обо всем этом». В общем, исчерпывающая, бесплатная, доступная, без операционных издержек информация о наличии альтернативных вариантов в том виде, в каком этого требует теория рынка, отсутствует: все сказанное выше можно отнести и к светильникам, автомобилям, компьютерам — практически ко всем устройствам, которыми пользуется экономист. В любом случае, обнаруживается, что он принимает экономически неэффективные решения из-за недостоверной информации, из-за операционных издержек на замену, из-за отсутствия достаточных средств и т. д.

Особого внимания заслуживают операционные издержки. В самом широком смысле это понятие включает в себя стоимость замены законодательной базы, стандартов и норм; затраты на обновление продукции массового производства, сборочные линии, доставку товара от производителя к потребителю; расходы на списание амортизированного основного капитала; стоимость замены инфраструктуры, цивилизованные таможенные пошлины (в том числе фрахт);

образ мыслей и образование; затраты на преодоление невежества части потребителей, производителей и обслуживающего персонала; на устранение бюрократов, говорящих на языке динозавров; стоимость создания новых рабочих мест для обслуживания крайне неэффективных машин и т. д.

В какой-то момент даже наиболее преданный своей теории экономист начнет понимать, что проявления неэффективности рыночного механизма все-таки существуют. Экономист может спросить: «Почему я должен изолировать крышу своего дома? Я арендую этот дом, и хотя мои счета за отопление стали бы меньше, зачем мне тратить деньги на крышу, которая принадлежит домовладельцу? Но мне не удалось заставить хозяина изолировать крышу потому, что я оплачиваю счета за отопление». Все весьма просто: классический «водораздел» м. теми, кто платит, и теми, кто получает выгоду. Иными словами, экономист готов вложить капитал в энергосбережение в своем собственном доме или на своем предприятии, но он хочет, как большинство из нас, получить свои деньги назад через год или два — примерно в 10 раз быстрее, чем энергетические компании хотят получить назад свои деньги от электростанций, в которые они вкладывают средства. Такой «разрыв в окупаемости», требующий примерно в 10 раз лучших финансовых показателей от сбережения, чем от производства энергии, эквивалентен десятикратному искажению цен на электроэнергию; это заставляет нас покупать слишком много электроэнергии и слишком мало эффективности.

Реальность и значимость проявлений неэффективности рынка сводятся к простой истории. Однажды пожилой экономист гулял со своей маленькой хорошо воспитанной внучкой. Вдруг девочка увидела лежащую на мостовой двадцатифунтовую купюру. Когда она спросила: «Дедушка, можно я подниму ее?», он ответил: «Не стоит, дорогая. Если бы она была настоящей, кто-нибудь ее уже бы подобрал».

Неверие экономистов в случайную удачу — это эмпирическое утверждение, подлежащее экспериментальной проверке. Экономисты-теоретики обычно считают, что у крупных, хорошо информированных предприятий остается мало возможностей для экономичности электроэнергии или других ресурсов чтобы при этом так же экономились и деньги. Они полагают, что любая подобная принцип. возможность уже давно была бы найдена и применена на практике менеджерами, стремящимися максимально увеличить прибыль. Но так ли в действительности устроен мир? Едва ли. Вспомним об опыте Кена Нельсона, подробно описанном в главе 1.

Жаль, что, судя по всему, немногие экономисты-рыночники знакомы с такими людьми, как Кен Нельсон. Им трудно вообразить, что огромные ресурсы сбережений десятилетиями не использовались, не говоря о том, что это должно было бы постоянно вскрывать источники так же более солидных сбережений. Вера в то, что все заслуживающее внимания уже в основном сделано, к сожалению, не просто интеллектуальная ошибка; она имеет катастрофические последствия, поскольку люди не видят то, что можно сделать.

В эпоху Рейгана-Буша профессор Йельского университета Уильям Нордхауз (199 опубликовал расчеты, согласно которым, если США попытаются стабилизировать выбросы СО2 на уровне, установленном международной группой в Торонто и рассматриваемом большинством специалистов по изучению климата как первый скромный шаг на пути стабилизации климата на Земле, это уменьшит валовой внутренний продукт — он снизится примерно на 200 миллиардов долларов в год (как сообщали средства массовой информации, такова будет «цена» стабилизации). Эта астрономическая «цена» только предварительных мероприятий по стабилизации климата поразила Джона Сунуну, главу президентской администрации, и парализовала политику в этой области.

Предложенный Нордхаузом метод расчета прост.

q Сначала он предположил, что более эффективное использование энергии не должно сопрягаться со снижением затрат при на данный моментшних ценах, поскольку, если бы оно было таковым, люди бы это уже реализовали. Любые ошибки рынка считались несущественными, и никто не думал, что двадцатифунтовые банкноты ждут, когда их найдут. Наличие огромного количества эмпирических данных, которыми располагали люди, действительно продающие энергоэффективность, и те, кто проводит свои дни в борьбе с многочисленными проявлениями неэффективности рыночного механизма, было проигнорировано.

q Далее Нордхауз предположил, что единственный способ заставить людей купить больше энергоэффективности, состоит в повышении цены на энергию путем налогообложения. Поскольку считалось, что рынок не совершает существенных ошибок, то их исправление при одновременном сохранении цен на энергию представлялось нецелесообразным.

q далее Нордхауз предположил, что доходы от налога на электроэнергию не инвестируются, а возвращаются налогоплательщикам, чтобы они могли купить все, что им хочется. (Это снижает ВВП, как инвестирование доходов его повышает.)

q Нордхауз ознакомился с предыдущими исследованиями, чтобы выяснить, насколько сокращается покупка электроэнергии при повышении цен на нее. (Эта так называемая ценовая эластичность спроса является всего лишь стенографической регистрацией принятия миллионов неадекватных решений в условиях, далеких от реальности. Часто одна из целей энергетической политики именно в том и состоит, чтобы запутать людей.)

q Наконец, он обратился к компьютерной модели, чтобы посмотреть, насколько следует повысить налог на энергию, чтобы сократить энергопотребление до величины, соответствующей принятым в Торонто рекомендациям по выбросам СО2 и как уровень этого налога скажется на снижении общей экономической активности. Полученный результат — 200 миллиардов долларов в год.

Эта цифра, может быть, и верная, но не с тем знаком. Достижение величины выбросов СО2 определенной в Торонто, не стоило бы, а могло бы сэкономить примерно 200 миллиардов долларов в год, поскольку экономия топлива обошлась бы дешевле, чем его сжигание. Озадаченный этим потенциальным расхождением в 400 миллиардов долларов в год, один из авторов настоящей книги отправился на научную конференцию, где состоялась презентация доклада Нордхауза, и во время дискуссии спросил его, почему он не использовал в своих расчетах обширную эмпирическую литературу, в которой отражена действительная стоимость энергосбережения, измеренная и документированная тысячами коммунальных предприятий и фирм, занимающихся этим ежедневно. Он ответил: «Я просто использовал тезис экономической теории. Г-н Ловинс, Ваша гипотеза относительно того, что многие энергосберегающие меры при на данный моментшних ценах несут в себе принцип. возможность снижения затрат, которая не реализуется из-за неэффективности рыночного механизма, интересна. Использовав это предположение вместо моего, Вы и пришли совсем к другому выводу». но он отказался взять на себя ответственность за то, что его гипотеза завела в тупик глобальные усилия подойти к вопросам климата, следуя принципам: наименьшие издержки, покупка по наиболее выгодной цене. Нордхауз настолько влюблен в свою теорию, что просто не хочет рассматривать факты и, кажется, не чувствует разницы м. тем и другим.

Теория рынка против практики

Среди ученых Института Санта-Фе, исследующих современную математическую теорию хаотических систем, бытует поговорка: «В теории теория и практика — это одно и то же, но на практике — это разные вещи». То же самое можно сказать о рынках, и здесь весьма важно понять разницу.

Например, согласно рыночной теории прибор, использующий энергию эффективно, будет стоить дороже, чем тот, который не столь эффективен. В конце концов, чтобы прибор экономил энергию, нужно затратить на его изготовление больше материалов или интеллектуальных усилий, а это увеличивает стоимость. Так ли это? Несколько примеров, приведенных в главах 1—3, показывают, что более разумная комбинация технологий или правильно рассчитанный суммарный экономический эффект («совместная отдача») часто делают большие сбережения дешевле, чем малые — в противоположность теоретическому предположению, что чем больше мы сберегаем, тем дороже должно стоить каждое приращение экономии. Более того, даже без совместной отдачи, судя по эмпирическим данным, при использовании некоторых простых приборов повышение эфф. не должно повышать затраты. В отличие от экономистов-теоретиков, предпочитающих теорию практике, посмотрим на некоторые факты, следуя девизу Алека Брукса, пионера электрических автомобилей: «Мы верим в Бога, а все остальное — это факты». Факты могут нас удивить.

q На 15 рыночные цены всех бытовых холодильников в Швеции сопоставлены с потреблением электроэнергии (то и другое рассчитано на литр объема). Эффективность не только не влияет на рост цен, но наиболее экономичная модель (LER200, изготовленная датской фирмой «Грам») стоит дешевле некоторых других моделей, потребляющих в 6 раз больше энергии! То же можно сказать и обо всех основных предметах бытовой техники — от стиральных машин до электроплит и от холодильников до телевизоров.

q Выявлено аналогичное отсутствие корреляции м. торговыми ценами серийных 5—20-тонных (единица измерения производительности) кондиционеров, которые устанавливаются на крышах коммерческих зданий, и оценками их энергоэффективности. Такие же данные имеются в отношении торговых цен наиболее распространенного типа промышленных электродвигателей трех различных размеров и больших промышленных насосов. Словом, можно утверждать, что эффективное использование ресурсов не обходится дороже. Иначе говоря, экономическая теория настолько ненадежна, что ее необходимо щепетильно проверять, привлекая реальные факты. м. тем этого так же никто не сделал.

изучим так же одно теоретическое положение, а именно: люди чаще пользуются услугами или товарами, когда они должны за них меньше платить? Уиллет Кемптон и др. (199 проанализировали поведение людей, пользующихся кондиционерами, когда не было нужды платить за сам кондиционер и за потребляемую им электроэнергию. Оказалось, что практически никто не пользовался кондиционерами непрерывно (даже во время жары), напротив, многие не включали их вовсе, а те, кто включал, зачастую делали это вовсе не ради комфорта. Например, люди включали кондиционеры, чтобы заглушить уличный шум, а те, кто предпочитал не включать их, руководствовался ошибочными представлениями о работе термостатов, беспокоился, что устройство нанесет вред здоровью, и т. д.

Нет оснований полагать, что представления экономистов о Homo oeconomicus (экономическом человеке, т. е. рационально мыслящем субъекте, максимизирующем свою выгоду) лучше обоснованы эмпирически, чем предположения инженеров, психологов или социологов. Каждая из указанных дисциплин по-своему права и каждая имеет свою сферу приложения. Но любое их представление есть теоретическая идеализация.

Иными словами, технические и экономические модели поведения людей не только не отражают реального положения дел, но часто вводят в серьезное заблуждение. Концепция, из которой сознательно или бессознательно исходят экономисты, думая о том, как поведут себя «рациональные потребители», и, следовательно, как их выбор будет зависеть от цены, политики и других условий в обществе, лишь ненамного более строга чем, скажем, гадание по внутренностям зарезанной курицы. Разница заключается лишь в том, что на данный момент экономика возведена в ранг государственной религии, на которую равняются политики, которой поют гимны и которой ежедневно приносятся в жертву тельцы, хотя старые римские методы пророчества вышли из моды.

Подвергая сомнению (нет, куче сомнений) всеобщую обоснованность экономической теории, мы вовсе не хотим внушить мысль, что она бесполезна. Мы лишь предупреждаем, что ею, как и любой другой теорией, нужно пользоваться с осторожностью, проницательностью и здоровым скептицизмом. В следующих двух главах предлагается много путей применения экономических методов в целях преодоления дефектов рынка и достижения достойных социальных результатов. Но мы должны оставаться начеку в отношении того, что знает каждый хороший сбытовик: выбор человека далеко не зависит только от цены, на него оказывают влияние многие другие факторы, не связанные с ценой. Люди гораздо сложнее.

Реакция на лакмус

Экономика, при всех своих недостатках и неопределенностях, остается важной и нужной интеллектуальной конструкцией. Разница м. рыночной экономикой, какой бы несовершенной она ни была, и плановой централизованной экономикой — типа бывшей советской, по существу представлявшей собой гигантскую машину проедания ресурсов, — остается реальной и решающей. но из этого не следует, что кто-либо, указывающий на недостатки в работе реальной рыночной экономики или призывающий к разумному применению здоровых принципов функционирования рынка, выступает тем самым в защиту принципов командного управления или централизованного планирования. Далее, в главах 6 и 7 будет показано, как даже весьма несовершенные рынки могут стать исключительно эффективными инструментами управления мотивацией и поступками людей, уменьшая необходимость замены личных предпочтений бюрократическими.

Но готова ли бюрократическая машина сдать бразды правления? В конце 90-х годов нашего столетия мы будем свидетелями захватывающего испытания политической гласностью в обществах, считающих себя рыночно-ориентированными. Действительно ли они отучатся от корпоративного социализма и станут вместо него придерживаться рыночных принципов, которые они проповедуют? Откажутся ли, например, США от более чем 30 миллиардов долларов в год федеральных субсидий на энергоснабжение, причем фактически все эти деньги направляются в наименее экономичные отрасли, достигающие минимального успеха на рынках? (До 1986 г. эти субсидии превышали 50 миллиардов в год, но на данный момент они используются так же более однобоко, чем раньше.) Начнут ли три крупные немецкие энергетические компании, привыкшие пользоваться удобным картельным соглашением, публиковать данные относительно того, кто сколько электроэнергии произвел и кому и по какой цене продал? Откроют ли они свои энергосистемы частным производителям, позволив каждому вести честную конкурентную борьбу? Раскроет ли «Электрисите де Франс» величину своих огромных, но все так же секретных дотаций (и дотаций поставщикам атомной энергии)? Позволят ли энергетические компании всего мира начать действительную конкуренцию м. теми, кто производит электроэнергию, и теми, кто ее сберегает?

Когда президентом Америки был избран Рональд Рейган, двое из нас опубликовали в Вашингтон Пост комментарий под заголовком «Политика Рейгана в области энергетики: консервативная или ультралиберальная?». Мы предложили ряд «лакмусовых» проб для того, чтобы определить, является ли энергетическая политика новой администрации последовательно консервативной или имеет подозрительный красный (социалистический) оттенок. Отменит ли она дотации энергетическому сектору и даст ли всем принцип. возможность участвовать в честной экономической конкуренции? Сможет ли она уравнять игровое поле чтобы новые игроки смогли честно конкурировать со старыми и более признанными участниками? Будет ли она применять по отношению к ядерной энергетике, синтетическому топливу и другим доверенным ее управлению отраслям те же жесткие принципы, которые она выдвинула для солнечной энергетики и повышения эффективности, или, наоборот, будет поощрять центральное планирование для предпочитаемых ею вариантов и свободное предпринимательство для других? Увы, в данном случае лакмусовая бумажка окрасилась в шокирующий красный цвет: заявляя во всеуслышание о своей приверженности рыночным принципам, правительство оказалось группой корпоративных незадачливых социалистов, преданных главным образом делу спасения своих фаворитов, погибающих от неотразимых атак рыночных сил. (Недавняя «продажа» «Бритиш энерджи», когда «покупателям» фактически заплатили за уборку трупа, показала, что подобные позиции так же не исчерпали себя.) Тот же самый политический выбор стоит перед нами на данный момент, когда эффективность и возобновляемые ресурсы настолько сильно эволюционировали, что даже их противники вынуждены признать, что они представляют реальную угрозу для существующего порядка.

Все экономики являются смешанными: они отчасти подвластны стихии свободного рынка, а отчасти направляются правительственной политикой или находятся под влиянием этой политики, которая стремится добиться желаемых результатов вопреки расстановке рыночных сил. В настоящий момент страны отличаются друг от друга главным образом тем, что одни правительства признают свое вмешательство, а другие притворяются, что не вмешиваются в рыночную борьбу. В любом обществе рынки предоставляют огромные творческие возможности для выгодного продвижения на них товара, называемого эффективностью ресурсов, но эти возможности используются далеко не в полной мере. В следующих двух главах предлагаются пути, позволяющие превратить эко-капитализм в реальность, т.е. помочь рынкам работать так, как они должны работать. Но даже в этом случае нужна осторожность: рынки — это только инструмент, а не религия; это средство, а не цель. Рынки можно использовать гораздо лучше для множественных важных вещей, но они не могут сделать всего. Особенно опасно полагать, что рынки могут заменить этику или политику. В главе 14 мы возвратимся ко многим различиям м. тем, как обычно реализуется рыночная экономика, и тем, как ее представляли себе ее основатели; мы изучим различия м. целями рынков и людей.