Многословные и малосодержательные дидактические рассуждения учебников нашего детства «о роли личности в истории» как-то отвратили нас от желания с той серьезностью, какой требуется, вникнуть в истинное существо этой непреходящей проблемы. Она была важна для понимания исторического пути того или иного общества, но в наши дни уже вышла за рамки теоретических дискуссий и стала проблемой глобальной, от решения которой зависит уже судьба, и не только нашего общества. Трагическая иллюстрация этому — чернобыльская катастрофа. Она высветила уникальную в истории особенность современного человечества — воля одного человека на данный момент может ответить на вопрос «быть или не быть?» по отношению ко всему человечеству.

Эта особенность на данный моментшней истории убеждает в том, что осуществление любых преобразований как ниразу требует учитывать роль личности, ее ценностных установок. В связи с этим, думаю, не будет преувеличением сказать, что перед всем комплексом наук о человеке отчетливо встала задача создания теории об экологии личности. Какие же, если вкратце, для меня, психолога, видятся первые шаги этой теории?

Мне кажется, надо начать с очевидного: «Дом» личности — та общественная культура, в котором она живет. Личность есть в культуре, как человек — в природе. И в основе любого анализа с необходимостью будет лежать проблема взаимоотношения, взаимовлияния в системе «личность — культура — личность». В какой же «природе» мы существовали последние 70 лет, какие «родимые пятна» оставила она на «теле личности» каждого из нас?

Весьма условно мозаику культур в ходе человеческой истории можно расположить у двух полюсов — полюса полезности и полюса достоинства. Тяжелые годы сталинщины, резко сдвинувшие чашу весов в сторону полезности, были временем активного конструирования безличной общественной системы, в которой у человека вместо сердца «пламенный мотор». Люди, как муравьи в муравейнике, стали оцениваться по своей служебной функции. Они приравнивались к винтикам единого безликого механизма.

Культура, ориентированная на полезность, стремится к равновесию и самосохранению. Она озабочена тем, чтобы выжить, а не жить. Ее единственная цель — воспроизводство самой себя без каких-либо изменений. В культуре, ориентированной на полезность, урезается время, отводимое на детство, старость не обладает ценностью, процветает установка на борьбу с природой, от которой «никак нельзя ждать милостей». Образованию же отводится роль социального сироты, которого терпят постольку, поскольку приходится тратить время на дрессуру, связанную с подготовкой человека к исполнению служебных функций.

Иное дело культура, ориентированная на отношения достоинства. В такой культуре ведущая ценность — ценность личности человека и его дома как среды обитания. В культуре достоинства дети, старики и люди с отклонениями в развитии священны, а животные находятся под охраной общественного милосердия. И именно культура достоинства гораздо более, чем культура полезности, готова к преодолению социальных катаклизмов, выходу из кризисов в драматическом цикле человеческой истории.

Я убежден, что глубинная, историко-эволюционного масштаба, суть на данный моментшнего состояния нашего общества можно определить как переход от культуры полезности к культуре достоинства. Он длителен и непрост, трагически непрост. И тому есть и объяснения, и оправдания.

«Культура, среда переделывает человека, не только давая ему определенные знания. Они трансформируют самую структуру его психологических циклов, вырабатывая в нем определенные приемы пользования своими собственными возможностями»,— писали так же в 1930 г. великие русские психологи В.С. Выготский и А.Р. Лурия.

Культура полезности — это «культура Центра», определяющего план жизни для всех и каждого. В такой системе сверхцентрализованного управления устанавливается безличный распорядок жизни, в котором шаг в сторону расценивается как побег. В такого рода строго контролируемом распорядке жизни рано или поздно вырабатывается хорошо известный в психологии эффект «выученной беспомощности». Суть его состоит в том, что человек, раз за разом убеждающийся в неподконтрольности ситуации, в невозможности изменить своими действиями размеренный ход событий, в конечном счете вообще отказывается от поиска. Неотъемлемыми чертами его характера становятся послушность и исполнительность. В результате он начинает нуждаться в регламентируемом образе жизни, где высшей добродетелью является исполнительность, беспрекословное выполнение приказов. Он уже сам стремится избежать жизненных перемен, так как они сулят неизвестное, вынуждают к поиску, а «инстинкт поиска» атрофирован.

Отсюда и страх быть личностью, страх войти в мир, где ты сам ответчик за свои решения, в мир, где мерой всех вещей является ценность, подчеркиваю, не «самоценность», а ценность личности? Отсюда и стойкое социально-психологическое сопротивление принципу «Можно делать все, что не запрещено законом», ожидание освящения каждого шага в вышестоящих инстанциях, мечты о жестком лидере, который избавит от бремени выбора.

Особо подчеркну, что такой социальный характер не только естественно вырабатывался обстоятельствами, но и активно и целенаправленно формировался Центром. И это было свойственно всем историческим культурам полезности — вырабатывать арсенал средств для превращения народа в строго контролируемую, управляемую массу. Для достижения этой цели следует обеспечить поголовную занятость людей, особенно молодежи, включив их в тот или иной поднадзорный работающий конвейер общественного воспитания. Так, например, гигантские пирамиды в Древнем Египте, вовсе не необходимые для строящих их сотен тысяч людей, бросаемые вскоре после завершения строительства храмы древнеамериканских индейцев, Великая Китайская стена — все это, по мнению эстонского социолога Ю. Круусвала, средства обеспечения управляемого поведения людей, орудия обезличивания человека за счет ограничения через его занятость свободы выбора деятельности. Прагматически все эти стройки вряд ли были нужны для общества. Но благодаря этим стройкам в культуре полезности осуществлялось управление людьми. На мой взгляд, именно социальный механизм обезличивания лежит прежде всего за стройкой типа Беломоро-Балтийского канала. А что предпринял Хрущев? Для решения проблем молодежи он предложил осваивать Целину. Не берусь судить, насколько это было оправданно в экономическом плане, но один выигрыш для культуры полезности был несомненен — молодежь стала управляемой социальной группой. Брежнев осознанно или неосознанно прибег к такому варианту решения проблемы молодежи, как занятие ее БАМом. Культуре полезности непременно нужны великие «воспитывающие» стройки, так как эти стройки — социальные рычаги, обеспечивающие максимум занятости населения и минимум свободного времени человека.

Социальный характер людей, живущих в культуре полезности, их видение мира — та тяжелая дань, которую приходится платить нашему обществу, каждому из нас за годы сталинизма и застоя. Скоро ли эта дань будет оплачена сполна? Настанет ли день рождения строя, в котором будет обеспечено саморазвитие личности в постоянно изменяющемся мире?

Пророчествовать я, естественно, не берусь. Но, предвижу вопрос: а все же, так ли уж нужно обществу для его «вписывания» в историю, выживания и развития разнообразие, индивидуализация и прочие «демократические штучки»?

Это, несмотря на внешнюю бесхитростность, весьма серьезный вопрос. По сути, базовой вопрос историко-эволюционного подхода к социальному развитию общества.

В свое время замечательный отечественный психолог В.А. Вагнер выделил, анализируя прежде всего соотношение индивидуальной и видовой одаренности у разных видов, следующий принцип развития: чем выше развито то или иное сообщество, тем больше вариативность, разнообразие входящих в него особей.

Каков же эволюционный смысл роста разнообразия способностей индивида в цикле эволюции? Интересное предположение, намечающее путь решения этого вопроса, предлагается в исследовании А.К. Завадского, и в работе В.И. Варшавского и Д.И. Поспелова. В этих исследованиях отмечается, что возникновение и прогрессивное развитие любой эволюционирующей системы обеспечивается благодаря циклам ее интеграции и дифференциации — синтезогенеза и сегрегациогенеза.

Синтезогенез представляет такое объединение разрозненных элементов в систему, в множество, которое открывает возможности решения задач, ранее не доступных ни одному из составивших систему элементов.

В самом общем виде можно сказать, что некоторая совокупность элементов является единой системой, если эти элементы обладают потенциальным свойством образовывать статистические или динамические структуры, необходимые для «выживания» элементов и всей их совокупности, значит обладают свойством взаимодействовать друг с другом для достижения локальных и глобальных целей.

Когда речь идет о биологических сообществах, то в реальных ситуациях проявляются лишь части этих свойств, а остальные ждут своего часа. Хорошо известны, например, опыты с некоторыми бактериями, которые обитали в средах, где отсутствуют определенные виды углеводов. При искусственной пересадке их в среды, где эти непривычные углеводы были единственной доступной для бактерий пищей, они начинали вырабатывать фермент для их расщепления. принцип. возможность этого была заложена в их генную структуру «на всякий случай» и реализовалась лишь , когда в этом возникала необходимость...

синтезогенез — это путь увеличения числа потенциально возможных свойств, которые могут пригодиться системе при встрече с непредвиденными ситуациями.

Синтезогенез объясняет то, для чего элементы в ходе развития объединяются в единую систему. Вследствие синтезогенеза формируются системы, обеспечивающие адаптацию к более широкому кругу ситуаций за счет того, что их элементы приобрели новые свойства — возможности взаимодействовать друг с другом для достижения различных целей, и особый резерв, который может быть использован в непредвиденных обстоятельствах.

Наряду с синтезогенезом, приводящим к возникновению объединений, решающих широкие классы задач, в эволюции идет также цикл вычленения подсистем, что есть цикл дифференциации систем. Появляются подсистемы — «узкие специалисты», обладающие возможностью делать одно и только одно дело, но зато делать его с самой высокой степенью эффективности. Этот путь развития систем, ведущий к специализации, К.М. Завадский охарактеризовал как сегрегациогенез. В эволюции биологических, технических и социальных систем есть множество проявлений сегрегациогенеза как прогрессивного пути развития, обеспечивающего оптимальные возможности для системы решать типовые, ранее встречавшиеся задачи. Вместе с тем специализация тех или иных подсистем, их жесткая пригнанность к одному классу задач, если сегрегациогенез не сочетается с синтезогенезом, становится тупиковым путем эволюционирующей системы, затрудняет ее существование при встречах с непредвиденными ситуациями. Подчиняясь принципу полезности, решению задач только текущего момента, система, идущая по направлению сегрегациогенеза, утрачивает преимущества, которые были достигнуты посредством объединения элементов в группу, принцип. возможность к взаимодействию при достижении разных целей и распадается. Отсюда напрашивается вывод : разнообразие элементов экосистем — это та цена, которая должна быть уплачена за принцип. возможность принятия решения в кризисных непредвиденных ситуациях.

Кстати, культура полезности, словно ощущая изначальную ущербность своей «монолитности», рассматривает окружающий мир как «агрессивную среду» своего обитания и теми или иными способами стремится отъединить себя и своих «подданных» от его «тлетворного влияния». Но такое отъединение эволюционно обречено. Никакое общество не может быть независимо от окружающего мира и хода истории — той «среды», в которую оно погружено.

И наступает время, когда общество или гибнет, если слишком успешно смогло подавить внутри себя изменчивость, вариативность — индивидуальность (личность, в конечном итоге), или находит выход из кризиса, если у него все же остался «запас хода» для движения по неизведанной и бесконечной дороге Истории.

Как психолог я убежден, что именно сейчас наше общество отвечает на этот вопрос. Как и когда оно ответит на него окончательно, вряд ли кто может сейчас сказать. Но для меня очевидно, что уже началась повседневная работа социальной педагогики жизни. Происходит не быстро, трудоемко, но я не перестаю надеяться, что она приведет нас к культуре достоинства.

К публикации подготовил В. Левин

pdf-версия статьи